Старый двор

   Двор щебетал разноголосием птиц, шелестел листьями вишен, жестикулировал ветками каштана, освежая летний зной, а бабушке Юле было холодно. Старый двор как-будто не очень изменился, только деревья очень выросли и постарели. Этот двор она знает очень давно, еще, когда нынешние немолодые ее соседки были совсем юными, а сама она работала учителем начальных классов. Бабушка Юля принадлежала к категории той истинной интеллигенции, которая выражалась не только в ее внешности и манерах, но которая отражала весь ее внутренний мир.

   Муж ее давно умер, и долгое время она проживает с сыном и его семьей. Время неумолимо накладывает свой отпечаток на все привычное и дорогое, и теперь, к девяносто двум годам, она знает, какими долгими бывают зимние дни, когда температурный столбик в комнате не поднимается выше плюс восьми градусов, какими равнодушными и чужими могут быть любимые и близкие ей люди. Свои обязанности по дому она старается выполнить как можно лучше. Ее худенькую семенящую фигурку в неизменной претенциозной шляпке можно увидеть с хозяйственной сумкой или мусорным ведром. Ее день распланирован четко: обязательная прогулка, любимое мытье посуды, укрепляющая мышцы утюжка белья, общение с парой близких приятельниц. Как-то незаметно она стала лишней в квартире, которую когда-то доверчиво подарила сыну. В ее выцветших голубых глазах иногда можно четко прочитать искреннее извинение за свое долгожительство. Да, время изменило многое. Когда-то она любила театр, музыку Шопена и Бетховена, любила своих чудесных детишек начальных классов, а теперь ей открыли глаза близкие, что она была не заслуженным учителем, а просто бездельницей. Вот если бы она выкормила хотя бы одну свинью, то была бы хоть какая-то польза. Бабушка Юля долго всматривается в лунную дорожку посреди моря, запечатленную в ее окне как на картине, уснуть она все равно не может, думает, как бы ей добраться завтра в другой конец города. Съездила, дала накопленную сотню гривен молоденькой маме с ребенком, помочь ведь им некому. Все бы хорошо, да на обратном пути упала и разбила себе лицо до крови. Тяжеловато стало общаться с людьми, слух совсем ослабел, но, в общем-то, домашние не очень-то желают с ней говорить. Иногда она по губам улавливает их грубую брань, и редкая слезинка скатится по впалой щеке. Впрочем, бабушка Юля видит мир прекрасным, людей добрыми и всех прощает. Вот опять она сидит на скамейке в небольшом старом дворе в невероятно старомодном, но ухоженном одеянии, целиком погрузившись в чтение. От нее исходит какая-то волна миролюбия и удивительного спокойного достоинства. "Юлия Владимировна, как вас не шокируют нынешние нравы, новая молодежь?", – спрашиваю я. "Молодежь, как молодежь, с ее ошибками, пытливостью и новаторством, а безобразное... И это пройдет", – улыбнулась она.

   Я сижу рядом и любуюсь ею, на ум приходят мысли: сколько же и каких качеств характера не хватает человеку для его долголетия.

Сдобная булочка

   Вечер подкрался быстро, а дорога была скользкой; в воздухе чувствовалось еще морозное дыхание, хотя весна уже наступила. Я торопилась с работы домой, остерегаясь остаться одна в темном промежутке улицы. Пройдя немного вперед, я увидела мужчину, сидящего прямо на газоне, прислонившегося к дереву. Поначалу я подумала, что ему плохо, и он нуждается в помощи. Я остановилась и сквозь темнеющее пространство разглядела усталый и отрешенный взгляд.

– Вы сами можете идти? – спросила я. – Оставаться так одному небезопасно, можно уснуть, да и дома Вас, наверное, ждут, – сказала я назидательно, позабыв свои прежние опасения.

   К моему удивлению мужчина со слезами в голосе ответил, что никто его нигде не ждет и что он очень благодарен за мое внимание, хотя его и не заслуживает. Этот случай совершенно не вспомнился бы, если бы судьба не свела меня с ним снова. Через пару дней я сидела на скамейке возле моря и молча, созерцала морские солнечные блики. Ко мне подошел мужчина неопределенного возраста в очень потертой старой одежде, далеко не опрятного вида. Он попросил что-то из еды. Весь вид его мне показался мне знакомым. Мое красноречивое внушение насчет трудолюбия и нормального образа жизни было прервано его рассказом.

– Да, я бомж и большой грешник, – сказал он. – В молодости я делал все неправильно: работать не хотел, а жить хотелось красиво, чтоб вино рекой лилось, чтобы девочки любили и друзья уважали. Начал воровать, понравилось. Напрасно мать просила жить честно, это только озлобляло. Поднимал на нее руку, выгонял из дому, не видел ни слез ее, ни горя. А бабушка, бывало, говорила:

– Опомнись, сынок, ведь все зло рано или поздно возвращается.

   Видно так и случилось. Отсидел в тюрьме в последний раз, вышел, а бабушки и мамы уже нет в живых. Друзья куда-то подевались. Жить негде и пойти некуда. Документы украли. Воровать опротивело, а работать не берут. Живу, где пристроюсь, люди не очень-то дают. И главное как рок, какой – ни в чем не везет. Скорей бы весна, хоть на море бы пойти отмыться.

   Я смотрела на него с сочувствием, и вдруг мне показалось, как сквозь непривлекательную внешность проглядывает стройный, темноволосый парень с красивыми чертами лица.

– Вам бы каяться надо, – сказала я.

– Каюсь, даже в церковь ходил, но видно грехов много, – грустно ответил он.

– Самое главное начать, впереди-то много времени, – посоветовала я, протягивая ему сдобную булочку.

рубрика "зарисовка с натуры"

Жизнь дарила 77-ю осень...

   Василий лежал на узкой больничной кровати в неотапливаемом помещении. Руки и ноги его зябли, кости ныли, а руки совсем не слушались. Ходить он перестал после злополучной ссоры, а в больнице обнаружили еще букет болезней. Говорят стрессы, подрывают иммунитет, теперь он в это верил.
   Сейчас он понимал, что распри из-за наследства были ненужными в его теперешнем положении, но все же маленькая обида на несправедливость изредка закрадывалась в его сердце. Он лежал тихо, смирившись, да говорить было трудно.
   "Как люди могут менять маски, просто удивительно?!", – думал он.
   Его любимая жена Любушка кому-то доказывала возле двери, что он больше не жилец и что ей нужно заготовить водку впрок. Сын с невесткой так и не пришли в больницу его навестить. А сестра Любушки оскорбляла и проклинала его прямо в лицо, и это после тридцати лет его работы на усадьбе тещи. Теперь после смерти тещи у него появились не чужие люди, которые его ненавидели.
   В 1945 году Василий дошел до Берлина, будучи перспективным офицером, но получив инвалидность после ранения, переквалифицировался. Казалось, на пенсии можно было бы отдохнуть, но забота о единственном сыне, а затем и внуках заставила его работать и грузчиком. Небольшие пенсионные средства его и жены часто забирал их сын, особенно если приходил навеселе. После визитов сына Василий частенько оставался в синяках, что тщательно скрывал от соседей и знакомых. Самому себе было стыдно признаться, что дошел до нищенского состояния. Его счастье, что все же были люди, которые могли о нем позаботиться: его сестра и племянница Юля. Конечно, и на этот раз они дали денег на лечение, привезли кое-что из одежды и питания.
   Разговор с Юлей никак не выходил у него из головы. Она не жалела и не сетовала. Уверенно и в то же время как-то мягко сказала, что ничего случайного нет, случившиеся мы заслуживаем сполна. Наша глупость, несовершенные характер и сознание – вот ключ к нашим бедам. Экстрасенсы – все это на время. Еще несколько лет назад он и не стал бы слушать подобное, а теперь... Юля давала ему надежду на жизнь. Племянница сказала ясно - "Анализируй, проси прощения у всего мира, меняйся внутри и еще ходить будешь".
   Наверное, болезнь и дается человеку для переосмысления чего-то. Теперь времени у него было много, можно было максимально углубиться в свой внутренний мир сознания. Василий слыл человеком серьезным, трудолюбивым, хорошим семьянином, но все же старался вспомнить все самое худшее, пытаясь дать себе беспристрастную оценку со стороны.
   Очень скоро он понял, что часто бывал понапрасну вспыльчив, жалел о том, что говорил или делал сгоряча, был нетерпим с теми, кого недолюбливал, бывал высокомерен и обидчив, кого-то в душе осуждал, даже не пытаясь понять. Он понял теперь, что все это были штрихи тонкого эгоизма, тонкой сетью они опоясывали его душу, заслоняя свет истинной высшей природы его существа. Люди ищут какой-то внешней причины своих бед, ищут каких-то магических или сенсорных приемов защиты, не задумываясь над тем, что из года в год, из жизни в жизнь накапливают темные кристаллики своих несовершенных свойств, которые затем их же разрушают.
   Сына, ограждая от труда и забот, он сделал деспотом и центром, вокруг которого вращалось все. Его слепая любовь и неоправданная мягкость сделали свое дело. Теперь он прекрасно понимал, что детей нужно воспитывать в духе отзывчивости и заботы об окружающих, иначе можно сконструировать опасное для мира зло. Каждый день свой Василий начинал с пожелания всему миру радости и блага, искренне раскаиваясь в малейшем вреде, который он допустил. Почти физически он ощущал каждодневный маленький прилив сил, легкости и радости. Окружающий мир он рассматривал теперь как сквозь новую, более четкую призму сознания, в людях стал замечать то, что было закрыто от него раньше.
   Через три месяца ему сделали повторное обследование, и пара тяжелейших диагнозов отпала. Невероятным было излечение за короткий срок таких серьезных заболеваний, возможно в первый раз была допущена ошибка. Так констатирует инертное человеческое сознание, и он немного сомневался. Через шесть месяцев он мог передвигаться, держась за стенку, или на костылях. Нужда и сейчас заставляет его работать на огороде или в саду даже в инвалидной коляске. Заботы, радости и огорчения незаметно отсчитали еще несколько лет. Вот и внучка вышла замуж, подрастает правнук. Не удержался дед Василий и в который раз помог молодым с жильем, остался на несколько месяцев почти без пенсии, по старой привычке он так и не научился заботиться о себе.
   Жизнь дарила ему его законную 77-ю осень. Племянница прислала ему небольшую посылку ко дню его рождения. Он сидел у окна, укутавшись одеялом, и читал открытку. Луч солнца, внезапно проникнув в комнату, осветил сначала портрет молодого красивого человека, имевшего сейчас слабое сходство с Василием, затем мягко разлился по ровному почерку племянницы. Василий продолжал читать: "Желаю тебе радости на много эонов лет, желаю тебе более полно раскрыть свой творческий потенциал в дальнейшем". Василий улыбнулся, сейчас он понимал, что человеческое сознание вечно, он чувствовал себя обновленным и уверенным в свои силы. Наверное, не случайно он встретил на перекрестке верности свою племянницу. Он верил, что будущее будет счастливым.

керченский полуостров

№52 (380) декабрь 2003 г.

рубрика "зарисовка с натуры"

Ей было семнадцать...

   Ее грубо втолкнули в темную небольшую камеру гестапо. Дверь с грохотом закрылась. Потянуло сырым мрачным воздухом. Она присела на жесткие нары, силясь осмыслить случившееся.
   Галина уже привыкла к тому, что жизнь ее разделилась как бы на две части: одна такая яркая и разноцветная вместе с выпускным школьным вечером, на утро другая – в черно-белом изображении с непривычным словом "война".
   Фашисты продвигались стремительно, началась эвакуация. Семья вернулась в родной город в Киевскую область. Довольно скоро вошли фашисты, холенные и сытые, стали занимать приглянувшиеся дома. Жизнь ставила новые задачи. Галина в 17 лет выполняла задания связной, работала осторожно, ничем не привлекая внимания. О связи отца с партизанским подпольем догадывалась смутно. Кто мог заподозрить ответственного и опытного главного инженера завода и молодую лаборантку, хотя фашисты были на каждом шагу. Иногда ей казалось, что все это происходит не с ней, и фашисты ненастоящие, а хорошо отработавшие свои роли артисты. Но мозаика судьбы неумолима, и в один день в дом ворвались двое полицаев, на сборы ей дали несколько минут.
   17 января 1943 года одновременно арестовали все подполье города, в том числе и ее отца, Федора Чередника. Арест в семье был для обоих неожиданностью, настолько была велика конспирация. В жандармерии всех 18 человек арестованных посадили на подводы и повезли в Киев. Среди всех Галина узнала заместителя главного механика завода, молодого и красивого мужчину. Что-то ей не нравилось в нем – то ли настороженный взгляд, то ли манера говорить. Не знала тогда Галина, что он был членом партизанского подполья и что через день этот "арестованный" возвратится назад, да еще в сопровождении эсесовцев. Никто из них еще не знал, что в эти дни по району более 700 человек были арестованы, замучены и расстреляны.
   – На выход, – сердце гулко забилось от резкого голоса полицая. Ее, как и всех других, вывели на допрос. Никто ничего не сказал, это подлинно известно. После войны засланный провокатор будет полностью разоблачен.
   А далее их направили в Сырецкий концлагерь в Бабьем Яру. Даже не верилось, что в таком сверкающем куполами, вечно зеленом Киеве теперь меркантильно заработали жернова смерти.
   Мужчин построили в одну шеренгу, женщин – в другую. Глазами Галина отыскала отца, высокого и подтянутого, с большими серыми глазами, больше она его не видела. Позже на разборке вещей расстрелянных Галина узнала его пальто.
   Поместили ее в барак более чем на 50 человек. Крохотные окошки, неимоверный холод.
   Работа была изнурительной, по 14-16 часов в сутки, особенно тяжело было на лесоповале.
   Крохотный кусок подобия хлеба и похлебка из картофельных очисток на целый день. Передачи близких присваивали себе полицаи. Пленные очень скоро становились изможденными. Комендант в эсесовской юбке за любую провинность награждала ударами плетки. Один раз в неделю проводили показательную казнь в назидание. За побег одного человека – расстреливали десятки. Ужасающими были расправы над людьми. Какие только фантазии не приходили на ум фашистским извергам: людей вешали, сжигали, травили газом, терзали собаками, пытали раскаленным железом.
   Сколько было здесь патриотов земли советской, людей с чистой совестью и сердцем. Казалось, что Свет и Тьма схватились друг с другом в чудовищном поединке. И все-таки в таких невыносимых условиях непостижимым образом приходила самая неожиданная помощь: кто-то перебрасывал маленький сверток с едой через колючую проволоку, кто-то делился горсткой пшена.
  В ноябре 1943 года фашисты начали угонять молодежь в концлагеря Германии. Галина с другой девушкой убежали из плена по дороге на станции Жмеринка близ Винницы. Приходилось еще некоторое время прятаться и голодать, но в сердце уже ворвалась радость – фашистские войска начинают отступать.
   Документы истории теперь свидетельствуют: в период немецко-фашистской окупации 1941-1944 гг. замучено, расстреляно в Бабьем Яру более 100 000 женщин, мужчин и детей, в Сырецком концлагере и противотанковом рву – более 25 000 мирных граждан и военнопленных, в Дарнице – более 68 000 советских военнопленных и мирных граждан.
   Немало было трудностей после войны. Украина отстраивалась и залечивала раны.
   И опять поворот судьбы – Галина Федоровна Щукина переехала в город Керчь, который стал ее родным. Теперь она не любит много говорить о войне, но в детях и внуках воспитано чувство гордости за наш народ, выстоявший в войне и победивший, высокое уважение к городу-герою Керчи с неповторимой историей и красотой.

Что из того, если ряды редеют

Что из того, если ряды редеют,

Тем крепче следует стоять.

Что из того, если виски седеют,

Тем больше следует понять.

Понять ничтожность отступленья,

Принять всесилие борьбы

И обреченность нападений

Хитросплетенной злобной тьмы.

Умножить стойкость достижений

Не в мире внешнем, но в себе,

Свет истины всесовершенной

Зажечь в стоической борьбе.

***

Храни огонь, который дан!

Храни огонь, который дан!

Не расплескай его в пути,

Наперекор лихим годам

Всем сердцем пожелай дойти.

Дойти туда, где гром с небес,

Где алая горит заря,

Всем серым дням наперерез

Ради сверкающего дня.

Ты пролети свой путь стрелой,

Огнями искр наполни мир,

Чтобы очистить шар земной

И возвестить, что в мире – Мир.

***

Тепло рябин, огонь рябин

Тепло рябин, огонь рябин...

Осенний лес неповторим.

Душистость мягкого ковра,

Шуршащая в пространстве тишина.

Луч лета в небе отзвучал,

За ним журавлик прокричал,

Как будто грусть свою разнес

Среди редеющих берез.

И сердцу, будто что-то жаль,

Толи сверкающую даль,

Толи младенчество листвы,

А может, трепетность весны.

***

По картине Н. Рериха ''Огни на Ганге''

Спустилась ночь, волшебным покрывалом
Окутала таинственный пейзаж,
Огонь с небес пленительным каскадом
Рассыпал блики и вдали погас.

Восторг души в ночном очарованье
Взметнулся к звездным небесам
И полетел к вершинам мирозданья,
Доверившись его живым лучам.

***

Елене Рерих

Твой нежный образ окрыляет,

Спасая от земных оков,

Наш путь земной он охраняет

От иллюзорных серых снов.

Опора в сердце, радость мысли –

Все это я нашла в тебе,

Источник новой светлой жизни,

Родник бескрайний на земле.

В потоке мудрости купаясь,

В законах высших бытия,

С несовершенствами сражаясь

В своем вчерашнем малом "Я".

Нетленный образ нас подвинул

На мужество и красоту,

Сердечный храм в душе воздвигнув,

Рассеял грусть и пустоту.

Струится свет, глаза сияют,

Среди земных тревожных бурь,

Как звездный луч нас озаряет

Твой зов среди звенящих рун.

***

Где решена Победа

Где решена Победа,

Там нет пути назад.

Не светская беседа,

Но твердый зоркий взгляд.

И воля не поддаться,

Не обратиться вспять,

И до победы драться,

И в битве устоять!

Напрасная затея

Разноголосой тьмы,

Мы встретим не робея

Последний шквал борьбы.

***

Волшебные звуки льются с небес

Волшебные звуки льются с небес

Как флейты пленительный зов...

Потоки кристаллов прольются на лес,

На фарфор сверкающих гор.

Осядут на крышах, стекут по ветвям,

Окутают розовый сад,

Сверкнут переливом на детских кудрях,

Раскрасят вечерний закат.

И все в этом мире чуть станет теплей,

Чуть станут прозрачнее дали,

Сердечнее встречи и люди добрей,

Принявши целительный пламень.

***

Воинам Света

Преодолеть себя и ветхость победить,

Смешные детские привычки,

Обиды, осуждения забыть

И очевидность взять в кавычки.

Волнуясь и терзаясь понапрасну

О том, о сем, о личной суете,

А между тем, окутываясь мраком

На временной земной волне.

Сквозь испытания пройти достойно,

В отчаяние никогда не впасть,

Не отступать, подняться снова

И выполнить Учителя наказ.

Духа светильник зажженный

Бережно мы пронесем,

Знак сохраним отраженный

Дальних и вечных миров.

Будем идти непреложно

В полном доспехе огня,

В доблестном зорком дозоре

Благословенного дня.

***

В хрустальной вазе – хризантема

В хрустальной вазе  –  хризантема,

Соткана из высшего огня,

Венчанная мыслью из Вселенной,

Радость светлым обликом даря.

В каждом лепестке – благоуханье,

В каждой клеточке – искрится тонкий луч,

Трогательной нежностью взывая

К сердцу ищущему Высший путь!

Детская рука ее коснулась

И душа невольно встрепенулась,

Поднялась над миром вольной птицей,

Чтобы обновленной возвратиться.

***

Братским народам

Горит в окошках добрый Свет,

И ветер вьюжит расстоянья,

Но впереди уже рассвет,

Омытый солнечным сияньем.

Не разлучай нас долгие года,

Уже протянуты навстречу руки,

Вновь дружба наша засияет навсегда,

Забыв случайный день разлуки.

***

Благословим любовь – родник бездонный

Благословим любовь – родник бездонный,
Которая одна спасает мир.
В просторах пролетая ветром вольным,
Засветится в глазах словно сапфир.

Ее лучи протянуты к ребенку,
Глоток кристальный будет как бальзам,
Прикосновеньем согревая тонким,
Частицу сердца всем раздав.

Благословим от солнца дар, животворящий, вечный,
Трепещущий и нежный дар любви,
Судьбою увлекая в бесконечность,
Бесценный дар богов – благословим.

***

Ко дню "сияния" стихов Нового мира

В мае месяце 2011 года исполнилось 10 лет со дня утверждения Дня рериховской поэзии. Об этом и говорилось в доме дружбы "Таврика" в этот юбилейный день. Культурно-просветительное объединение им. Е. Рерих подготовило программу праздника с показом фильма "Природа - мир Красоты". В программе прозвучало много стихов, музыки. Истоки рериховской поэзии находятся в поэтическом творчестве Н. Рериха. Многие писатели называли стихи Н. Рериха "Северным сиянием", которые так же зажигали сердца людей, как и его картины. Немало с тех пор появилось поэтов-рериховцев, которые ищут совершенство и красоту в мире. Совет рериховского общества выражает благодарность поэтам Керчи Н. Трушковой, Б. Васильеву-Пальм, Л. Алексеевой за активное участие в программе, за прекрасные стихи. Предлагаем читателям "сияние" стихов Нового мира.

Встать, друг. Получена весть

Окончен твой отдых.

Разве не видишь ты

путь к тому, что

мы завтра отыщем?

Звездные руна проснулись.

Бери свое достояние.

Путь будет наш каменист.

Светлеет восток. Нам пора.

Н.К. Рерих

В твоих руках судьба твоя,

И каждый сам себе судья.

На крыльях волн огонь идет,

Он явит суть и отберет.

И перед собственным судом

Твой путь откроется огнем -

Пойдешь ты в рост или на слом.

Н.Д. Спирина

Для любви, красоты и мечты

В этом мире живем мы теперь,

Чтоб найти, распахнуть и войти

В Сад Прекрасный ведущую дверь.

Чтобы сердце сумело понять

Всю великую благость творца,

Чтоб душа захотела отдать

Жизни вечной себя до конца.

Б.Н. Абрамов

Спустилась ночь, волшебным покрывалом

Окутала таинственный пейзаж.

Огонь с небес пленительным каскадом

Рассыпал блики и вдали погас.

Восторг души в ночном очарованье

Взметнулся к звездным небесам

И полетел к вершинам мирозданья,

Доверившись его живым лучам.

по картине Н. Рериха

"Огни на Ганге"

Н. Рылеева

О человек! Имеешь высший дар.

"Познанье радости" зовется он в веках.

От дальних звезд до малого цветка -

Все дарит радость, только б осознать.

Унынья груз лишает силы нас,

Кричит от обездоленности тьма;

Но знает сердце, к Свету устремясь,

Что "искры радости сияют навсегда!"

Ю. Стройнова